У адыгов есть свод нравственных норм «Адыгэ Хабзэ» («хабзэ» переводится как «обычай»/«закон»/«этикет), который систематизирует отношения в обществе. В этой строгой системе правил допускается приемлемое нарушение, чтобы на время отдохнуть от социального давления с помощью игр и смеха. Место для проведения таких игр называлось джэгу (игрище). Про него мы и расскажем.
Игрище и обряды чапш
Игрище менялось. В архаическом варианте обязательной частью был врачевальный обряд чапш: шъорэкI орэд — песни лечения оспы, шэхэх орэд — песни извлечения пули. Изначально это был целительный ритуал, затем он стал частью игрища.
Шэхэх орэд в исполнении группы Jrpjej
Например, шэхэх пели, чтобы заглушить стоны раненого воина. Публичное проявление слабости в традиции не приветствовалось.
Обязательным атрибутом чапша было наличие магических элементов, способствующих отпугиванию злых духов и победы жизни над смертью: смех, шум, железный плуг, а также яйцо и фаллические мотивы, из-за первичной «жизнетворящей» функции.
Со временем чапшевая песня утратила ритуальную функцию, и появился новый жанр — чапшевые декламационные стихи. Они отличаются особой типологией метафор, с трудом поддающихся переводу. Поздний чапш был более развлекательным, смешным и направленным на преодоление социокультурных запретов, в том числе через использование эротических мотивов и особой ненормативной лексики.
Джегуако
Основным действующим лицом и организатором игрища был джегуако (джэгун — играть). Изначально джегуако были жрецами-устроителями обряда чапш и дружинными певцами.
В феодальном обществе джегуако были придворными поэтами и советниками. Когда роль князей ослабла, они стали странствующими певцами. После 1860-х годов появилась последняя модификация — оседлые джегуако, которая сохранилась до второй половины XX века.
Народные поэты выступают также в роли хранителей контекста: как предания, сопровождающего песню, так и культурно-исторического контекста. В этом смысле роль джегуако как манипулятора символами и смеховыми сигналами распространялась далеко за пространственно-временные координаты игрища. Этим также объяснима высокая социальная роль песнетворцев в адыгском обществе:
ДжэгуакIорэ пщышхорэ зэфэдэ — джегуако приравнивается к верховному князю (из «Песни о джегуако»).
М.М. Паштова
Джегуако нередко владели языками соседних народов. Как отмечал писатель и исследователь Заурбий Налоев, знаменитый джегуако Ляша Агноков легко объяснялся с ногайцами на их языке и был частым гостем у соседних народов. Камбот Абазов из Малой Кабарды неплохо говорил на осетинском и ингушском языках. Кильчуко Сижажев в совершенстве знал карачаево-балкарский язык.
Хабзэ и карнавал
В пространство игрища были включены только присутствующие. По «Адыгэ Хабзэ» говорить и тем более смеяться над отсутствующими — это низко и недостойно.
В самом смеховом пространстве всё происходящее идет против норм, по своим законам. Но через такую инверсию, оттенение этического идеала, доказывалась важность хабзэ. Ненормативные игровые приемы были сигналом раскрепощения, вступлением в игрище. Например, нарушение физиологических приличий (имитация звуков животных).
Осмеяние: от магии к борьбе с установками в обществе
Важной частью джэгу было осмеяние, берущее корни от обрядового. Изначально, оно имело функцию охранительной магии.
Например, осмеяние невесты: шабиихъу щхьэц — [её] волосы — солома; хьэрэшэкIэ бзаджэ — на буйволиное молоко падкая; гур ирихыу нэIуеижь — страх наводящая уродина. Той же цели служило обрядовое избиение жениха.
В позднем контексте мы наблюдаем также «экзамен» на прохождение через смеховое поле. Подвергнуть смеховому уничижению «чужаков» — участников прибывшего за невестой свадебного поезда — необходимый элемент игрища. С них могли снять понравившуюся одежду, побить и т.д.
Цель подобных требований — испытать гостей на способность войти в смеховое поле и с достоинством выйти из него.
М.М Паштова
Но внутри смехового и магического контекста глумление не имело уничижительного значения. Жанровая форма осмеяния называется «кебжеч» — перечисление. Она имела разные формы, например состязания в острословии, когда было несколько участников осмеяния.
Побежден на состязании в острословии был тот, кто раньше иссякал в своей находчивости, кому раньше изменяло остроумие, кто терялся. Таким мог оказаться тот, чье самолюбие дрогнет и нарушит законы карнавала: либо, замолчав, сдается, либо уйдет, а то даже полезет драться. Последнее было великим позором, поэтому побежденные, как правило, замолкали или уходили.
Источник http://adygheya.dovlet.net/adyghe-culture/prazdniki-i-ritualy/6/
Девушки гораздо чаще демонстрировали способность к поэтической и игровой импровизации, нежели юноши, воспитанные в строгих правилах рыцарской куртуазии.
«Декарнавализирующими» персонами на материале исследованных текстов чаще всего выступают ортодоксально настроенные служители культа, молодые люди и пожилые дамы с обостренным чувством дворянского достоинства.
М.М. Паштова
Адыгский карнавал не устанавливал никаких ограничений ни по социальным, ни по половозрастным признакам. Младший мог высмеять старшего, в обычной ситуации это было бы невозможно. А жена — мужа, такие бытовые осмеяние между мужчиной и женщиной переросли в отдельный жанр — зэфэусэ.
Традиция кругового осмеяния распространялась и на представителей высших сословий, как на равноправных членов общества. В карнавале не могло быть сословной дискриминации.
Часто могли высмеиваться другие народы и их быт, но только в контексте карнавала, подчеркивая дружелюбные намерения и принимая чужака через смех. Вот, например, импровизация-осмеяние между шапсугом, абадзехом и кабардинцем:
Шапсуг, впервые увидевший на своем поле верблюда, уничтожающего урожай, принял его за Бога и с умилением воскликнул:
— Ты породил, ты и поедаешь!
Шапсуг, услышавший это, не остается в долгу. Одной историей вышучивает и абадзеха и кабардинца:
— У абадзеха из рода Хажуко ноги были столь велики, что подходящей обуви было не найти. Однажды он отправился в Кабарду в старых растрепанных чувяках. В дверях кунацкой, где он гостевал, собралась целая толпа, рассматривающая великаньи чувяки. Кабардинцев настолько напугал один лишь вид обуви, что они даже забыли перейти порог кунацкой, чтобы приветствовать гостя.
Третий, вступая в игру, предлагает публике новый сюжет: “Абадзех Дэщэн пришел проведать тяжелобольного шапсуга Хауца.”
— Как твое здоровье? — спрашивает Дэщэн.
— Как твой характер! — отвечает Хауца.
Шапсуженка-информантка (М. Коблева, Хакучкой, 1998 г.) поясняет: “Абадзех был вспыльчивым и неуравновешенным, поэтому Хауца сравнил свою неустойчивую болезнь с характером друга. Такие словесные дуэли случаются, стоит только шапсугу встретиться с абадзехом”.
Р.Б. Унарокова
А во времена Кавказской войны джегуаковское творчество становится политической сатирой. Например, стихи «о турках» (об исламском быте) и «о русских» (о колониальном режиме).
Еще одним противоречием с нормами был мотив игры джегуако со смертью: преодоление табу относительно разговоров на данную тему, насмешка над смертью и загробным миром.
Карнавал и религия
С проникновением ислама на Северный Кавказ, между джегуако и эфенди (от турецкого вежливого обращения, в контексте означает «служитель культа») начинается борьба за влияние в обществе. Во многом их подходы к духовности расходились.
Джегуако обычно организовывали торжества и праздники: рождение ребенка, свадьба, поминки и молитвенные празднества. Эфенди формировали у людей новую картину мира, меняя отношение к загробному миру. В их функции входило проведение обряда погребения.
Периоды процветания и, наоборот, упадка ассоциируются в народном сознании с образами джегуако и эфенди (соответственно). На вопрос кабардинского князя, как обстоят дела в Хаджиретии (совр. Черкесия), гость отвечает: «Нынче время верховенства джегуако и забвения эфенди» (т.е. много празднеств и мало похорон).
И наоборот, спустя несколько лет тот же гость ответил тому же князю, что для его края настали безрадостные времена: эфенди в почете, а джегуако в забвении.
М.М. Паштова
Возник новый тип карнавальных словесных состязаний, где дуэлянтами становились джегуако и эфенди. Служители культа считали смех языческой бесовщиной, но иногда им приходилось подчиниться законом игрища — войти в смеховое поле и выйти из него, стараясь сохранить достоинство.
Уи шейтIан джэгур умыухыурэ жыхьэнэмэм укIуэнущ — Не расставаясь со своим бесовским джэгу, ты попадешь в ад.
На что джегуако отвечает:
«Судя по твоим словам, в аду собрались все лучшие мужи. Сам отправляйся в свой рай, где нет даже хорошей печки».
Это и другие изречения, сказанные по этому поводу джегуако Сагидом Мижаевым, стали афоризмами: Къебэ-небэр дэдейщ, ефэнды, ебэпар уэуейщ — Раскачивающийся [ от хмеля и веселья] наш, слегший навеки [т.е. покойник] — твой, эфенди.
М.М. Паштова
Ещё одним расхождением между исламом и традиционными обрядами было отношение к алкоголю. Обрядовые хмельные напитки (махсыма, марамажей) согласно исламу были вне закона. В традиционных обрядах хмель считался средством приобщения к богу, использовался практически во всех молитвенных празднествах и был символом раскрепощения в период карнавальных игрищ:
ГушыIэм и кIапэр къытхуезышажьэр мэрэмэжьейуэ фIыцIафэщ — Веселье за хвост нам раскручивает марамажей темный (джегуако Ляша Агноков).
Несмотря на исчезновение джегуако, ортодоксальному духовенству так и не удалось занять место духовных лидеров в черкесском обществе.
Источники:
Унарокова Р.Б. «Истории» Даута Бырса в контексте смеховой культуры адыгов
Паранук К.Н. Особенности художественной реализации образа джегуако и связанных с ним элементов игровой культуры в современном адыгском романе
Копоть Л.В., Нехай С.М. Функциональная значимость врачевальных песен обряда «чапш»
Паштова М.М. Адыгская смеховая культура: контекстуальная обусловленность
http://adygheya.dovlet.net/adyghe-culture/prazdniki-i-ritualy/6/
Женя Гаврилова
Комментарии pavelm